Опера Пуччини «Богема». Impresoj

Санкт-Петербург, театр «Зазеркалье», опера Пуччини «Богема»

Сегодня вытащили меня в театр «Зазеркалье». Куда-либо ещё я бы не пошёл, но об этом театре я уже наслышан. И закрытие сезона, опять же. Пошли.

Оказалось, что опера «Богема». Только в театре узнал. :) Купил программку, почитали. Разобрались. Пошли смотреть (в первом акте — в ложу). Тут уместно заметить, что оперу я до сего дня видел только по телевизору, причём казалась она мне делом утомительным. Но тут с первых же минут и до самых последних я сидел как заворожённый. Это просто класс! Все в оперу!

—————————- пересказ —————————-
На парижском чердаке жили четыре друга: поэт, философ, художник и музыкант. Богема. Жили бедно, голодали и терпели холод. Всё начинается со спора поэта и художника по поводу «Чем растопить камин?»: каждый предлагает для этого свои произведения. В конце концов победил поэт Рудольф и его стихи горят в печке-буржуйке. Друзья обсуждают достоинства драмы, которая дала им тепло :)

Тут возвращается весёлый и излучающий успешность Е. Чуев (музыкант по имени Шоннар). С бутылкой в руке. Рассыпает на пол две горсти монет. Он заработал деньги — «сегодня будем пировать». Из купленной в театре программки: «Он заработал денег у богатого англичанина, выполняя его заказ — играть на скрипке до тех пор, пока в окне напротив не издохнет попугай. Играть пришлось три дня…»

«Движения за движениями», и компания расходится. Остаётся лишь один Рудольф (поэт) со свечой и печатной машинкой — ему надо сделать срочную работу для какой-то газеты. Дело явно не клеится: в разные стороны летит скомканная бумага. И тут приходит соседка (Мими).

Тут надо сказать, что Мими — это детсадовская подружка нашего маленького соседа по коммуналке. Андрюша просто волю теряет при звуках этого имени. Очень удобный педагогический приём: надо успокоить ребёнка — говоришь ему: «Андрюша, МИМИ!» И он прыгает, хлопает в ладоши и радостно убегает к себе… В последнее время, правда, Андрюша редко появляется — в квартире остались его бабушка и прабабушка, а он с родителями съехал в Красногвардейский район, в однокомнатную хрущобу. Растут.

Поэт и Мими ломают всю динамичность событий, заставляют меня несколько раз зевнуть, заунывно тянут ноты, влюбляются друг в друга. Тут снизу (блин, ночь же! разбудите всех!) кричат три друга Рудольфа. «Chi è la?» — спрашивает пугливая болезненная Мими. «Amici», — отвечает ей Рудольф на чистом итальянском (ах, этот милый тосканский диалект эсперанто :-D). Рудольф и Мими ещё немного мечутся по сцене, видимо уже дело к утру, и решают идти с «амичи» в кафешку.

Вторая картина оперы. Какой-то бардак: выбегают на сцену студенты ГАТИ, чего-то поют в духе темы народа из «Jesus Christ Superstar», галдят, изображают рынок. Рудольф дарит Мими косынку. «Амичи» приходят в кафе, шуму становится меньше. Выпивают, общаются, скрипач Шоннар бегает вокруг стола и фотографирует (!) эту bela kompanio (или как там это будет на тосканском диалекте). Тут в кафе заходит девушка, которая мне там понравилась больше всех: Мюзетта. Она очень интересно одета, хорошо выглядит, с ней лоснящийся заслуженный артист РФ Альциндор (Ю. Давиденко) с реальной такой коробкой из под туфлей. Мюзетта обувается в новые туфли, ведёт себя вызывающе, капризничает, издевается над Альциндором и над нашим художником с чердака (Марсель) — когда-то у неё с художником был бурный роман, но шикарная девушка не выдержала нищеты парижской богемы и нашла себе заслуженного артиста :-D

Каждый поёт о своём, получается очень красиво и динамично.

Марсель-художник нервничает и просит друзей привязать его к какой-то штуке, чтобы он не сорвался к Мюзетте. Мюзетта выходит на середину, забирается на табуретку и поёт вальс, показывая аппетитные лодыжки. Все аплодируют. Потом она вскрикивает жутким диссонансом, жалуется на дискомфорт в обуви, Альциндор снимает с её ножек туфли новые туфли, одевает старые и уходит. К туфельных дел мастеру. А Мюзетта уже не стесняясь бросается на шею художнику. Художник тоже её очень любит. Все плачут от счастья, обещают работникам общепита, что за них расплатится Альциндор, и уходят… Публика устраивает овацию и выходит поантрактиться. В буфете очередь. В коридорах десятки иностранных туристов. Случайно встретили парочку знакомых, iom babilis kun ili en Esperanto kaj ruse — мир нормальных людей тесен.

После антракта веселуха заканчивается. Все ругаются. Мими жалуется художнику Марселю, что поэт Рудольф ушёл от неё, достав предварительно ревностью. Тут к сцене подходит Рудольф, Мими прячется, мужчины разговаривают (=поют) о своём, Рудольф проговаривается, что ушёл от Мими, потому что боится её болезни. У неё туберкулёз, она кашляет совершенно жутко, а он не может ей помочь ввиду безденежья. Это всё слышала Мими, она настаивает на окончательном разрыве, как не валяется в её ногах толстенький обаяшка Рудольф. Из программки: «Мими оставляет на память поэту косынку, которую тот ей подарил».

В четвёртой (и последней) картине всё начинается с мирной холостяцкой тусовки на уже привычном нам парижском чердаке. Тут всё веселье (а люди на сцене стебались действительно от души: например, затеяв дуэль метлой и топором) прерывает неотразимая Мюзетта, которая случайно повстречала Мими, обессилевшую и бледную. Молодые люди поднимают Мими на чердак и укладывают в кровать. Вокруг неё суетятся. Она счастлива снова быть с Рудольфом. Мюзетта отдаёт свои серьги, чтобы на вырученные деньги пригласить доктора и купить для Мими муфточку из белого меха… Доктора ждут. Из программки: «Рудольф думает, что Мими заснула. Но она мертва».

В этом месте все плакали. Даже я, старый толстокожий циник, был растроган.

На сцену выбежали студенты ГАТИ, отгородили кровать с Рудольфом и Мими какой-то грандиозной фанерой. Свет стал ярче, сменилась музыка, люди стали хлопать, фанеру убрали. Белокурая пухленькая Мими и обаяшка Рудольф сидят себе и лыбятся в зал. Вокруг них столпились и другие артисты. Потом им всем вместе и каждому в отдельности много-много хлопали. Много хлопали дирижёру и оркестру. Оркестр в этом театре сидит не в классической яме, а за действием на сцене — очень эффектно. Я кричал, чтобы позвали на середину валторнистов, но меня заглушили всякие «Браво-браво!» :-D

Домой вернулись пешком. Выглянуло скупое северное белоночное солнце, как в фильме про Ломоносова (эпизоды про поморское детство). Странные какие-то ассоциации у меня.

Понравилось. В следующем сезоне сходим на Гершвина обязательно.